Пиранья. Первый бросок - Страница 12

– Ну что ты надулся? – тихонько засмеялась она.

– Ничего подобного.

– Надулся-надулся… Кирилл, я женщина взрослая. Замужем была.

– Ну, на сколько ты там меня старше…

– На полтора года. Но не в том дело.

– А в чем?

– Пацанчик ты еще, мой верный обожатель. Хочешь, прямо сейчас, на людях, вопьюсь в губы страстным поцелуем? – Почувствовав, что Мазур от неожиданности легонько отпрянул, она прыснула: – Ну вот, я и говорю…

– Играешь ты со мной, а?

– Ну вот, слава богу, догадался наконец… Я – молодая ветреная женщина, мне так по судовой роли положено. А тебе положено мяться, вздыхать и уныло тосковать. Умеешь? Хочешь, пойдем к тебе в каюту? Или – ко мне? Или – не пойдем, чтобы замполита зря не дразнить, он, хоть по Светкиным коленкам взглядом и елозит, службу знает четко. Бдит-с.

– Дать бы тебе в ухо, – неожиданно сказал Мазур.

– А вот это уже интересно, – промурлыкала Ирина. – Это уже называется – действовать в правильном направлении… Впечатление производит, а как же. Ну, дай. Только легонько.

– Не могу.

– Это пуркуа?

– Нравишься ты мне чертовски.

– Ой, как романтично… Ну, не дуйся. Может, мне надоест уже сегодня роковую женщину изображать. Мы, женщины, создания непредсказуемые. Ты лучше скажи, почему это ты, хоть я тебе и нравлюсь чертовски, вокруг француженки вился? Я, конечно, про красоточку Мадлен. Имя-то какое пошлое, стандартное до одури…

– Вовсе я вокруг нее не вился, – сказал Мазур. – Это она вокруг нас вьется, и романтики здесь нет ни малейшей. Она ж журналистка, ей, хоть расшибись, сенсации нужно раскапывать. А какие здесь сенсации? Вот и надеется от «руссо маримано» выдоить хоть капельку того, что сойдет за новости…

– Ага, оправдываться начал?

– Ничего подобного. Чист я перед тобой, как слезинка. Ирин, может, все же…

– Посмотрим, – пообещала она. – А пока, если ты не заметил, уж пару минут как быстрый танец лабают…

– Ну и черт с ним, подумаешь…

– И верно…

Они колыхались в медленном танце, пока не наступил короткий перерыв. Ирина вернулась на прежнее место. Провожая ее унылым взглядом, Мазур в очередной раз назвал себя дураком, в очередной раз пообещал себе завязать с этим безнадежным делом – и, конечно, в очередной раз сообразил, что так на это и не отважится, будет по-прежнему, как она совершенно точно подметила, мяться, вздыхать и уныло тосковать…

– А не выйти ли нам погулять, старый?

Это, конечно, был молодой вундеркинд. Мазур не раздумывал:

– А пожалуй что, месье…

Стараясь не привлекать внимания излишней поспешностью, они прошли в конец коридора, где в тупичке-загогулине висел огромный красный огнетушитель, а в ведре с песком покоились во множестве скукоженные окурки.

– Ну? – спросил Мазур вяло.

– А не кажется ли вам, друг мой, что нам пора как следует стукнуться? – осведомился вундеркинд.

– В каком смысле?

– От ситуации зависит. Может, морально, а может, и по принципу «Морда-морда, я кулак, иду на сближение!»

– Причина?

– Старый, ну ты ж не дурак?

– Да вроде, – сказал Мазур.

– Вот видишь. Хоть и атеист я, а скажу тебе, как на духу: с этой девушкой я намерен дружить. Вдумчиво и углубленно.

– А она?

– Мы ж мужики, старый… Кто-то да должен отвалить в сторонку. У меня вот твоя кандидатура возникла…

– Странно, – сказал Мазур. – А у меня, наоборот, твоя… Уловил?

«Что ж ты делаешь, идиот?» – прямо-таки взвыл он про себя.

Эту ситуацию он прекрасно знал еще по Вьетнаму. «Запомните одно, – талдычило начальство, независимо от личности и звания. – На задании ваш организм вам попросту не принадлежит. Организм ваш – казенная собственность. Избегать любых травм, как геенны огненной. Боевой пловец со сломанным пальцем, ушибленным коленом или вывихнутой рукой – балласт форменный, и не более того. А посему смотрите у меня!» Самое печальное, что начальство было кругом право: иногда слишком многое поставлено на карту. Каким бы ни был многообещающим кадром Толя Чехарин, а когда в Камране подрался с вьетнамскими летунами и всего-то лишь расшиб кулак так, что через недельку зажило бы, как на собаке, – вылетел в Союз быстрее баллистической ракеты. До Северного флота дело не дошло, но неприятностей он поимел вагон и маленькую тележку, крупно повезло парню, что вообще оставили в бригаде…

Так что драться нельзя. И не драться нельзя. Положеньице… Мазур мог бы разделать этого пижона, как бог черепаху, но ведь возможны любые случайности, от которых виртуозное владение боевой рукопашной не спасает…

– Позвольте, ребята? – Самарин непринужденно протиснулся меж ними, раздвинул их в стороны и дружелюбно осклабился: – Вы тут, часом, не дуэль намерены устроить?

– А если бы? – с вызовом поинтересовался вундеркинд.

Лаврик подкинул на ладони принесенный с собой прямоугольный сверток, тщательно завернутый в газету «Советский спорт», и в три секунды освободил его от бумаги. Обнаружился качественный, нимало не выкрошившийся кирпич темно-морковного цвета.

Вундеркинд отступил на шаг, удивленно пробормотав:

– Эт-то как понимать?

– Смотри сюда, – сказал Лаврик и ловко вложил кирпич ему в руки. – Целый ведь, без подвоха? Погляди-погляди, изучи… Целый? А теперь глянь и оцени…

Он положил кирпич на крышку высокого пожарного ящика, без замаха, без крика сделал молниеносное движение рукой. Чуть слышно скрежетнуло. Лаврик взял в ладони две половинки кирпича, продемонстрировал их бородатому доценту и грустно-ласковым тоном сообщил:

– У меня еще плохо получается, а вот этот парень, – он кивнул на Мазура, – то же самое делает и быстрее, и качественнее, уж ты поверь моему честному слову. Ну не может он с тобой стукаться, чудило, по причине своего полного превосходства, неохота ему за тебя сидеть, научный ты наш… Ты уж к нему не липни, а? Пусть девочка сама решает. Она ж, по-моему, еще совершенно ничья, так что не стоит тут мне мушкетеров из первого тома изображать… Ну, разбежались, соколы?